Томас-Рифмач. Прозаический перевод полного текста баллады с комментариями

Такой же день я шел себе один Охотничьим Берегом; в то веселое майское утро я горько жаловался в своей душе. Я слышал сойку и дрозда; дрозд горевал в своей песне; жаворонок пел как колокольчик; так что весь лес вокруг меня звенел.

Одинокий в тоске, какой я лежал под сенью пригожего дерева, увидел я блистательную госпожу, что ехала верхом по обширному лугу.

Если б я просидел и до Судного Дня, щебетал бы и плел своим языком, не описал бы я, конечно, эту блистательную госпожу.

Под ней был серый в яблоках скакун; такого я никогда не видывал. Как солнце в летний день, сияла эта прекрасная госпожа. Седло под ней было из кости, — зрелище это ласкало взор, — оно было часто усыпано самоцветами и все разубрано “жабьим камнем”. Великое множество камней Востока усеивало волосы вкруг ее головы. Она скакала по тому обширному .угу, — то затрубит в рог, а то запоет...

Она держала на привязи трех борзых, а семь гончих бежали у ее ног. На шее у нее висел охотничий рог, а за поясом было множество стрел.

Томас лежал под сенью пригожего дерева и смотрел на это зрелище. Он сказал: “То Мария, Владычица величайшая, которая родила Младенца, что умер ради меня. Если я не поговорю с этой сиятельной госпожой, думаю, сердце мое разорвется натрое. Изо всех моих сил я сейчас побегу, чтобы встретить ее у Эйлдонского Дерева”.

Томас проворно поднялся и побежал вон за ту высокую гору; и, как говорит предание, он встретил ее у Эйлдонского Дерева.

Он опустился на колени под этим древом зеленого леса и сказал: “Милая госпожа, сжалься надо мной. Владычица Неба, как ты поистине можешь!”

Тогда эта госпожа, кроткая в мыслях, сказала: “Томас, оставь такие слова! Я не Владычица Неба, ибо никогда не забиралась я так высоко. Но из другой я страны, хоть и облачена роскошно. Я скачу вслед за дичью, по моему хотенью бегут мои гончие”.

“Хоть ты облачена роскошно и скачешь здесь по своей прихоти, — из любви, госпожа, когда ты премудра, не позволишь ли ты мне с тобою возлечь?”

Она сказала: “Ты человек, чтобы быть безрассудным. Я прошу тебя, Томас, оставь меня, ибо говорю тебе совершенно точно, что грех уничтожит всю мою красоту”. “Милая госпожа, сжалься сейчас надо мной, и я навсегда с тобою останусь; вот мое слово, ручаюсь тебе, — где б ни была ты, в Небесах или в Аду!” “Бренный человек, ты обезобразишь меня, заполучив то, что хочешь; и будь уверен, ты разлучишься с весной за всю мою красоту, которую ты окрадешь”.

Затем сиятельная госпожа опустилась наземь под сень того дерева, и, как доподлинно повествует предание, семь раз он с нею возлег. Она сказала: “Человек, тебе нравится твоя забава: какая женщина в спальне выдержит с тобою? Ты портишь меня весь этот долгий день; я прошу тебя, Томас, оставь меня!” Томас встал с места и поглядел на прекрасную госпожу, все волосы на голове ее стояли дыбом, ее серые глаза, казалось, вылезли. Пропало все роскошное одеяние, что он прежде видел на ней. Одна голень ее стала черной, живот — серым, и все ее тело—как свинец.

Сказал тогда Томас: “Увы! Клянусь, это жалкое зрелище! Что ж ты так повредилась в облике, что прежде сиял как солнце?” ... Она сказала: “Попрощайся, Томас, с солнцем и луной, как и с листвой, что растет на дереве. В этот час ты со мною уйдешь и не увидишь вовсе белого света”. Он преклонил колена, к Марии кроткой вознес свою жалобу: “Госпожа, если не сжалишься Ты надо мной, вся радость жизни покинет меня!” “Увы! — он сказал, — и горе мне; уверен, деянья мои причинят мне скорбь. Мою душу, Иисус, поручаю Тебе, .куда бы ни попали мои кости!”.

Она повела его в глубь у Эйлдонской Березы, в сокрытые недр3 поля, где было темно как в полночь и вода была ему по колено. На протяженье трех дней он слышал только струены воды. Он сказал; “Под конец мне уж полное горе — я почти умираю от голода!”

Она привела его в прекрасный сад, где росло великое множество плодов: груши, яблоки, финики, пурпурные сливы, — все они были спелые... Он попытался сорвать плод рукой/ как человек, что из-за голода близок к обмороку. Она сказала: “Оставь его на месте, иначе Лукавый заполучит тебя! Если ты сорвешь его, скажу воистину, душа твоя пойдет Е адский огонь, она никогда не выйдет оттуда вплоть до Судного Дня, но пребудет там в страдании навеки. Томас, воистину обещаю тебе, иди положи голову на мое колено, и ты увидишь прекраснейшее зрелище, что когда-либо видел человек из твоей страны”.

Он немедленно сделал, как она ему велела, положил свою голову к ней на колено, — очень он рад был ей угодить, — и тогда госпожа сказала ему:

“Видишь теперь вон там прекрасную дорогу, что лежит поверх той высокой горы? Это путь на небеса навеки, когда грешные души перетерпели свое страдание. Видишь тепер1 там другую дорогу, что лежит низко под тем подъемом? Это путь, скажу воистину, к радости Рая. Видишь еще там третью дорогу, что лежит ниже той зеленой долины? Это путь с уязвленьем и досадой, где грешные души терпят свое страдание. Но видишь теперь там четвертую дорогу, что лежит через ту глубокую лощину? Это путь, скажу воистину, в сожигающий пламень Ада.

Видишь еще там прекрасный замок, что стоит на том высоком холме? У башни в крепости превосходный есть колокол; нет на белом свете подобного ему.

Поистине, Томас, этот замок мой и королей этой страны. Но лучше мне быть повешенной и утопленной, чем королю увидать, что ты возлежал со мной. Когда ты попадешь в тот блистательный замок, прошу тебя, будь учтивым человеком, и кто бы о чем с тобой ни заговорил, смотри, не отвечай никому, кроме меня. Служат господину моему при всяком блюде тридцать прекрасных и вольных рыцарей. Должна признаться: высоко сидя, я услышала твою речь за морем”.

Томас застыл как камень, глядя на блистательную госпожу, — она стала вновь прекрасной, и здоровой, и столь . же роскошной на своем скакуне. Ее борзые налакались оленьей крови, ее гончие спаривались, честное слово. Она затрубила в рог с силой и духом и направила путь свой к замку.

Она вошла прямо в зал; Томас проследовал бок о бок с ней.

Затем к ней на поклон вышли с учтивостью женщины, прекрасные и благородные. Они вынесли арфу и скрипку, геттерн, а также псалтерион; явились и лютня, и рибиб, и менестрельство всякого рода.

Самое дивное, о чем думал Томас, стоя посреди зала, — что внутрь внесли пятьдесят оленей, которые были мощны, высоки и громадны.

Гончие лежали, лакая кровь. Пришли повара с разделочным ножом; они разделали туши как бешеные. Пир с мясом был изобилен.

Рыцари танцевали трое на трое; были там пир, и игра, и веселье; милые женщины, прекрасные и вольные, сидели и дели на пышном ковре.

Забывшись, Томас прожил в этих утехах дольше, чем я говорю вам.

Однажды, такая была мне милость, моя любезная госпожа сказала мне: “Готовься, Томас, ты должен уйти, ибо не можешь ты долее здесь находиться; соберись покрепче с духом и силами, я доставлю тебя к Эйлдонскому Дереву”.

Сказал тогда Томас с тяжелым сердцем: “Любезная госпожа, покуда оставь меня, ибо пробыл я здесь, наверно, всего лишь три дня”.

“Поистине, Томас, говорю тебе, ты пробыл здесь семь лет и долее; но дольше оставаться не можешь, почему — я скажу тебе о причине. Завтра утром скверный Обманщик из Ада будет искать себе добычу посреди своего народа, ты человек заметный и знатный, — я вполне уверена, он выберет тебя. За все золото, какое только есть отселе до края мира, ты никогда не предашь меня. Итак, Томас, пойдем со мной”.

Она вновь привела его к Эйлдонскому Дереву, под сень ветвей зеленого леса. Весело быть на Охотничьем Берегу, где глупые распевают и днем и ночью!

“Вдалеке, вон на той серой горе, Томас, сокол строит гнездо; сокол, однако, — добыча орла, отчего он не может быть в покое на месте... Прощай, Томас, я иду своей дорогой, дольше не могу оставаться с тобой”. “Дай мне что-нибудь на память, сиятельная госпожа, чтобы я мог сказать, что говорил с тобой!”

“Куда б ты ни шел Томас, — играть на арфе или повествовать, — у тебя поистине будет, из чего выбрать”. Он же сказал; “Вовсе не держу арфы, ибо язык — это вождь менестрелей”.

“Если будешь читать нараспев или повествовать, ты никогда не должен, Томас, лгать; где бы ты ни был — на воде или на суше, — прошу, не говори обо мне ничего дурного. Прощай же, Томас, и без обмана; долее не могу оставаться с тобой”.

“Милая госпожа, помедли немного и расскажи мне о чем-нибудь дивном!”

“Слушай, Томас, что я тебе скажу. Когда корни дерева умирают, листья опадают и съеживаются и плода не родится — ни белого, ни красного. Так падет и род Баллиолей, это будет как с корнистым деревом, — с Куйминами и Барлеями всеми, с Русселями и Фрэзелями вольными. Все они увянут и сморщатся; неудивительно, раз иссохнет корень. И великое бедствие произойдет вслед за этим там, где радость и счастье обыкновенно были...”

Тогда Томас стал скорбен, из его серых глаз побежали слезы: “Милая госпожа, еще мне скажи — навсегда ль разлучаемся мы и навеки?”

“Нет, но будучи в Эрсильдуне, держи свой путь на Охотничий Берег; там непременно, тебе ручаюсь, я встречу тебя, Томас, если смогу...”

Она затрубила в рог на своем скакуне и покинула Томаса у Эйлдонского Дерева; она направилась к Долине Шлемов, и так расстались она и он.

ПРИМЕЧАНИЯ

Старинная шотландская баллада, точное время возникновения которой неизвестно. Один из ее вариантов (более краткий) был опубликован в 1802 году Вальтером Скоттом в изданном им собрании баллад “Minstrelsy of the Scottish Border”. В этом варианте баллада известна русскому читателю по переводу С. Маршака [1, с. 332—334].

Однако существует и менее известный — пространный — вариант баллады, который значительно отличается от краткого варианта. Относясь к любому избранному нами тексту прежде всего как к первоисточнику, мы отказались от мысли перевести балладу стихами, и предлагаем читателю подстрочный прозаический перевод.

Шотландский издатель текста допускает, что это — “послание” самого Томаса из Эрсильдуна (Томаса Рифмача). В самом деле, повествование в балладе ведется то от первого, то от третьего лица; пусть эти внезапные переходы не удивляют читателя.

Перевод выполнен по изданию: The Wisdom of the Scots I A choice and a comment by M. McLaren. London: Michael Joseph, 1961. Текст поэмы написан на архаичном шотландском диалекте.

Томас Рифмач — Томас Лермонт из Эрсильдуна (ныне Эрлстоун), города в графстве Бервикшир, на юго-востоке Шотландии; поэтпрорицатель, живший во второй половине XIII века. Двести лет назад местные жители еще указывали на разрушенную башню, которую считали жилищем и резиденцией Томаса Рифмача. К югу от башни протекает река Твид, одна из самых главных рек Шотландии. Ни противоположном ее берегу •— Мелрозское аббатство, где, по преданию, похоронен Микаэль Скотт, а дальше к югу — знаменитые Эйлдонские Холмы, под которыми покоится король Артур со своими рыцарями.

Томас прославился при короле Александре III, современником которого он был и смерть которого предсказал накануне, когда ее ничто не предвещало. Свои пророчества он выражал в кратких и емких стихах, в которых говорилось не только о наступающих, но и о весьма 1 отдаленных событиях. Известно также, что он был автором одной из версий “Тристана и Изольды” (опубликована В. Скоттом в 1804 г. с рукописи конца XIII — начала XIV в.).

Традиция, которая сложилась, вероятно, уже при жизни Томаса, гласила, что он был в юности увлечен Королевой фэйри в Чудесную Страну, где и приобрел пророческое Знание, сделавшее его столь знаменитым. “Он встретил королеву Эльфландии и последовал за ней, плененный ее волшебным поцелуем” (63, р. 4191. Это излюбленный в кельтской традиции мотив, который главенствует в таких ирландских сказаниях, как “Приключение Конлы Красного” и “Ойсин в Тир На Н-Ог” [281.

Охотничий Берег — берег реки Твид, протекающей южнее Эрсильдуна (Эрлстоуна).

...в то веселое майское утро... — Скорее всего, это утро 1 мая — дня, который в кельтском календаре начинает собою лето и называется Бельтаном (по имени древнего солнечного божества Бела, или Беленуса). С этим днем в обрядности кельтских народов связано наступление празднеств "эротической вольности”, высвобождение любовной энергии из зимнего плена. Знаменательно, что Эйлдонское Дерево (см. ниже), под которым происходит встреча Томаса с Королевой фэйри, было березой. “Так называемые „шалаши любви" принято было устраивать под березой или в березовой роще, венки из березовых ветвей дарили в знак любви, а в Уэльсе знаменитый майский шест был обыкновенно сделан из ствола березы” 146, с. 3281. С обрядностью мая связана та прямота, если не наглость, с которой Томас обращается к Королеве, прося дозволения с нею “возлечь”. В средневековой лирике Уэльса много таких, например, стихов:

Было это радостью, а не грехом, Когда май строил дома из листьев, И никто не входил в те дома под деревьями, Кроме самих влюбленных... [46,с.328].

...“жабьим камнем”. — “Жабий камень” добывали, сунув жабу в муравейник, чтобы муравьи объели ее до костей. Этот талисман предохранял от пожара и обеспечивал победу в бою.

Эилдонское Дерево — береза, которая росла на возвышенном месте за рекою Твид, — там, где начинались Эйлдонские холмы. Под сенью этого Дерева, согласно традиции, Томас обретал свои пророчества. Одно из таких пророчеств, дошедшее до нас, относилось к самому Эйлдонскому Дереву и гласило, что в этом месте через реку Твид будет переброшен мост; так впоследствии и произошло [57, р. 217].

...я не Владычица Неба... — Томас Рифмач “принял Царицу за Деву Марию, и эту ошибку можно понять, потому что (как призналась колдунья Марион Грант из Абердина, подруга Андро Мэна) колдуньи обращались к ней (Царице — С. Ш.) „Наша Госпожа", и она являлась в облике элегантной дамы во всем белом” [7, с. 255—256].

...Но из другой я страны... — Роберт Грейвс в своей книге “Белая богиня” пишет так: “Царица Волшебной страны в „Томасе Рифмоплете" — это средневековая преемница докельтской Белой богини, которая увозила священного Царя по завершении его семилетнего правления на остров Блаженных, где он становился героем-прорицателем,.. Она — Смерть, но своих жертв, соблазнившихся ее любовными чарами, одаряет поэтическим бессмертием” [7, с. 253]. Известно, что та же Царица являлась позднее и другим своим избранникам, которые рассказывали об этом на “процессах ведьм”, проходивших в Шотландии XVI—XVII веках. “Так, в 1597 году в Абердине Андро Мэн сознался в близости с тогдашней Царицей Эльфама, которая “владела всеми премудростями” и приехала на ежегодный праздник Урожая в Бинхиле и Бинлохте верхом на белой лошади. Она очень приятна в обхождении и может стать, когда пожелает, и старой, и молодой. Она делает Царем кого захочет и ложится с тем, с кем захочет” [7, с. 255]. Андро Мэн также говорил, что при встречах с ним эта Царица нередко поминала Томаса Рифмача [57, р. 2201.

Существует рациональное объяснение образа Королевы фэйри, которое заключается в том, что она в Средние века “была реальной женщиной, служительницей языческого культа” [1, с. 426].

...и я навсегда с тобою останусь... — В кельтских сказаниях герой сам произносит слова, которыми он отдает себя во власть роковой, Красоте, явившейся “по его душу” из Иного Мира. Например, в ирландском сказании “Смерть Муйрхертаха, сына Эрк” король встретил на своем охотничьем холме “одинокую девушку, прекрасно сложенную, с чудесным лицом и сверкающей кожей... и показалось ему, что он никогда не встречал из женщин равной ей по красоте и изысканности; и все его тело и его существо наполнились любовью к ней... „Пойдешь ты со мною, девушка?" — спросил Муйрхертах. „Пойду, — ответила она, — при условии, что мне будет хорошая награда". — , Я дам тебе власть надо мной, девушка", — сказал Муйрхертах”. И так, говорит сказание, “он заложил себя” [28, с. 180].

...не отвечай никому, кроме меня... — В другой версии баллады Королева говорит Томасу: “... если ты скажешь хоть слово в Эльфландии, ты никогда не воротишься в свою страну” [80, р. 401.

...высоко сидя, я услышала твою речь за морем... — Королева признается, что пришла за Томасом сама; так обычно поступают все женщины кельтской традиции. Она явилась, услышав, как Томас “горько жаловался в своей душе”; пришла утром первого майского дня, бельтана, когда у кельтов строились “шалаши любви”; и, отдавшись Томасу в ответ на его мольбу, она сделала его “своим” и увела с собою на семь лет. “Мужчины, целиком подпавшие под власть любви женщины из таинственного Иного Мира, навеки потеряны для мира людей" [46, с353]. В ирландском сказании “Приключение Конльг Красного” королевич Конла, услышав призывную песнь девушки из Иного Мира, прыгнул прочь от своих дорогих и любимых родичей в ее хрустальную лодку, и “с той поры посейчас их не видели” [28, с. 18].

Есть наиболее глубокое и верное, на наш взгляд, объяснение образа любой кельтской Королевы. Этим объяснением мы обязаны, в основном, двум мыслителям XX века — Юнгу и Грейвсу. А выразить его можно так: “Она — образец всех образцов красоты, ответ на все желания, сулящая блаженство цель земных и внеземных поисков каждого героя. Она — мать, сестра, возлюбленная, невеста. Все, что в этом мире манит нас, что обещает наслаждение, — все это знаки ее существования, если не в реальном мире — в его городах и лесах, — то в глубинах сна” [24, с. 113—114].

...Они вынесли арфу... — Гэльская арфа была излюбленным традиционным инструментом шотландцев вплоть до XVIII века. Историк Георг Буханан пишет, что особенной страстью арфистов было украшать свои арфы серебром и драгоценностями. До нас дошло множество изображений древних арф на камне, однако “живьем” сохранились только две арфы: одна из них/ XVI века, принадлежала королеве Марии Стюарт [93, р.118].

Арфа занимала высокое положение и в других кельтских землях. Например, известно, что в Уэльсе король, избрав себе главного барда, дарил ему арфу, а королева •— кольцо [2, с. 76]; Арфа и арфист в кельтской традиции имели также магическое измерение и соотносились с Иным Миром (см. примечание к “Макмиллану Арфисту” в наст. изд.) геттерн... рибиб... псалтерион — все это струнные щипковые музыкальные инструменты; геттерн и рибиб похожи на лютню, а псалтерион был трапециевидной формы и его держали вертикально на коленях.

...и менестрельство всякого рода... — Епископ Томас Перси пишет:

“Менестрели были в Средние века разрядом людей, которые кормились благодаря поэтическому и музыкальному ремеслу и пели с арфою стихи/ сочиненные ими самими либо другими. Они, по-видимому, также сопровождали свои песни мимикой и действом... Менестрели кажутся подлинными наследниками древних бардов, которые под различными именами с отдаленнейших дней вызывали восхищение и почтение у народа в Галлии, Британии, Ирландии и на Севере — поистине, почти у всех первых насельников Европы, будь они Кельтской или Германской расы”. [82, р. 17—18].

Впрочем, в отношении к поэтам и поэзии кельты и германцы сильно разнятся между собой: “В английской деревне не относятся к поэту с таким необъяснимым благоговением, как в отдаленных уголках Уэльса, Ирландии и Шотландии" [7, с. 361.

В Средние века менестрели были желанными гостями на праздниках при дворе шотландского короля; в их числе были и арфисты, пришедшие из горной Шотландии. “В таких случаях бродячие менестрели собирались в изрядных количествах и всегда охотно приглашались в королевские залы” [59, р. 242}.

...Томас прожил в этих утехах... — “Некоторые знатоки древностей, — писал в XIX веке Патрик Кеннеди, — склонны полагать, что истории о смертных, обитавших вместе с феями в их чудесных дворцах, основываются на памяти о ласковом приеме и благоволении, которые, оказывали в старину жрицы-друидессы избранным поклонникам кельтских божеств” [68, р. 143].

...ты пробыл здесь семь лет и долее... — В ирландском сказании “Ойсин в Тир На Н-Ог” Королева Юности спрашивает Ойсина, который захотел возвратиться домой: “Сколько минуло, ты думаешь, с тех пор, как ты пришел сюда?” — “Около трех лет”, — сказал Ойсин. “Три сотни лет, — сказала она, — с тех пор, как ты пришел в это королевство со мной” [28, с. 33]. Тот же “парадокс времени” встречается и в других сказаниях, повествующих о путешествии в кельтский Иной Мир. Если Ойсин, коснувшись ногою почвы Ирландии, превращается в дряхлого слепого старика, то один из спутников Брана в сказании “Плавание Брана, сына Фебала”, спрыгнувший по возвращении с Острова Женщин на ирландский берег, вовсе превращается в горстку праха [141.

...он не можем быть в покое на месте... — Шотландский издатель текста Морэй МакЛарен замечает по этому поводу: “Тот, кто посвятил себя Истине Красоты, должен платить. Он никогда не может оставаться в покое. Он должен быть подобен соколу, чье гнездо — не на дереве, прочно укоренившемся в земле, а на вольном воздухе неба, где он летает” [99, р. 27].

...ты никогда не должен... лгать... — Одним из прозвищ Томаса Рифмача было “Правдивый Томас”. Сама эта баллада есть “рассказ о видении Красоты в образе сверхъестественной женщины с великим обаянием. Отдаваясь ей и служению ей, он (Томас) исполняется силой воображения и силою выразить воображаемое — истину, какой он ее видит. Вера в ценность и плодотворность такой самоотдачи Истине Красоты — одна из могучих составляющих мудрости скоттов” [99. р. 27}.

У “правдивости” Томаса был и более прикладной аспект; это правдивость его пророчеств.

Некогда один из графов Куйминов назвал Правдивого Томаса “Томасом Лжецом”. Томас сложил стих, в котором предсказал Куй”дц. ну, что тот однажды упадет с лошади, сломает себе шею и собаки будут глодать его кости. Это предсказание в точности исполнилось [57, р. 2211

...род Баллиолей...— знатнейший шотландский род, который как и род Куйминов (см. ниже), пришел в Шотландию в XI—XII веках из Нортумбрии; Баллиоли и Куймины по происхождению — не кельты а англо-норманны. Самый известный из Баллиолей — король Шотландии Джон Баллиоль, который вел кровопролитную войну со своим соперником, знаменитым Робертом Брюсом, в конце XIII — начале XIV века. Этот Баллиоль и его сторонники, среди которых видное место занимали Куймины, потерпели жестокое поражение. Имения, принадлежавшие этой партии, были конфискованы, сам Джон умер на чужбине, а его род заглох. “Так сгинули Баллиоли, высоко чтимые по рождению их и связям, по обширным их владениям и далеко идущим вольностям” [55, II, р. 567—5681.

...с Куйминами... — Куймины, или Комины, — это могуществен” ный род, “который рано приобрел главенствующее влияние в шотландском Пограничье. В гражданских войнах между Брюсом и Баллиолем все эти влиятельные родовые вожди связали себя с несчастливой партией. Они были лишены имений и изгнаны, и на их руинах воздвигся грозный дом Дугласов” [75,1, p. III].

...Барлеями всеми, с Русселями и Фрэзелями вольными... — Перечисляются видные шотландские бароны, судьба которых впоследствии была подобна судьбе Баллиолей и Куйминов.

...и так расстались она и он... — Традиция говорит, что по истечении семи лет пребывания в Чудесной Стране Томас возвратился в Эрсильдун, чтобы поражать соотечественников своим пророческим даром. Его любимым местом, где он получал свои “наития”, оставалось Эйлдонское Дерево. Прошло время. Однажды, когда он пировал с друзьями в своем доме, к ним вбежал человек, всем своим видом показывающий страх и изумление. Он сообщил, что из соседнего леса вышли олень с оленихой и неторопливо шествуют по улице города. Томас немедля поднялся; он сказал друзьям, что достаточно долго пробыл с дими; вышел, последовал за животными в лес, и больше его никогда не видели. Говорили, что его призвала к себе Королева фэйри, — согласно уговору, что был между ними, когда он посетил ее Страну в первый раз [57, р. 213].

Томас умер или исчез, по некоторым данным, около 1300 года. Пророчества его, однако, продолжали исполняться на протяжении последующих пяти веков; эти пророчества, выраженные в стихах, касались судеб отдельных знатных семейств, городов и весей, а также Шотландии в целом. Собранные в одну книгу, они были выпущены в Эдинбурге в 1615 году Андро Хартом, и многие события шотландской истории, большие и малые, с тех пор рассматривались сквозь призму этих стихотворных пророчеств.

Роберт Чэмберс в XIX веке писал: “Я уверен, что имя Томаса Рифмача так же хорошо известно по сей день среди простого народа шотландских гор и даже на отдаленнейшем из Западных Островов, как оно известно в Бервикшире”. [57, р. 220].

© "Шотландская старина. Книга сказаний" / пер. с англ., сост. и коммент. С.Шабалова. -
М.; СПб: Летний сад, 2001. СС. 90-96 (прим. на с. 97-105)

Взято с "Авалон" - багаж (кельтские мифы, легенды и сказки)

Если ты не видишь дверей и книг Замка, просто оглянись